erkenne mich ich bin bereit
РЕМ. Армия - это рай для мужчины... Утреннее солнце просеивается сквозь листву, его лучи сияют медным блеском, и эта медь превращается в медь горна, трубящего побудку. В армии все мужчины - красавцы. Когда молодые парни выстраиваются на утреннюю поверку, солнце вспыхивает на их золотых волосах, а их голубые, острые как бритва глаза горят огнем разрушения, скопившимся за ночь. Мощная грудь, раздутая утренним ветром, полна святой гордости, как у молодого хищника. Сияет начищенное оружие, блестят сапоги. Сталь и кожа тоже проснулись, они полны новой жаждой. Парни, все как один, знают: только клятва погибнуть смертью героев может дать им красоту,
богатство, хмель разрушения и высшее наслаждение. Среди дня солдаты благодаря маскировке сливаются с природой. Они превращаются в изрыгающие огонь деревья, в несущие смерть кусты. А вечером их, вечно покрытых грязью, потных, с грубоватой приветливостью встречает казарма. Разрушения, учиненные днем, ложатся на лица парней кровавым отсветом заката. Они чистят свое оружие и, вдыхая запах масла и кожи, сверяют впитавшуюся в их плоть варварскую поэзию с самоощущением сине-черной массы зверей и минералов, которые составляют основу нашего мира. Ласковый голос отбоя своими легкими медными пальцами натягивает на лица грубые солдатские одеяла, меланхолично обдувает сомкнутые длинные ресницы, приносит сон. Солдатская жизнь пробуждает в человеке все истинно мужское, все героическое. Она похожа на устрицу, в которой под скорлупой таится сладкое и сочное мясо. Такова же и сладость души солдата: решимость вместе жить и вместе погибнуть украшает внешнюю суровость солдата лучше любых галунов...
Ю. Мисима. "Мой друг Гитлер"
богатство, хмель разрушения и высшее наслаждение. Среди дня солдаты благодаря маскировке сливаются с природой. Они превращаются в изрыгающие огонь деревья, в несущие смерть кусты. А вечером их, вечно покрытых грязью, потных, с грубоватой приветливостью встречает казарма. Разрушения, учиненные днем, ложатся на лица парней кровавым отсветом заката. Они чистят свое оружие и, вдыхая запах масла и кожи, сверяют впитавшуюся в их плоть варварскую поэзию с самоощущением сине-черной массы зверей и минералов, которые составляют основу нашего мира. Ласковый голос отбоя своими легкими медными пальцами натягивает на лица грубые солдатские одеяла, меланхолично обдувает сомкнутые длинные ресницы, приносит сон. Солдатская жизнь пробуждает в человеке все истинно мужское, все героическое. Она похожа на устрицу, в которой под скорлупой таится сладкое и сочное мясо. Такова же и сладость души солдата: решимость вместе жить и вместе погибнуть украшает внешнюю суровость солдата лучше любых галунов...
Ю. Мисима. "Мой друг Гитлер"
-
-
10.08.2007 в 19:24-
-
10.08.2007 в 19:29-
-
10.08.2007 в 19:45-
-
10.08.2007 в 19:51А на самом деле, что тебя так удивило в вышеприведенной цитате?)
-
-
10.08.2007 в 20:03-
-
10.08.2007 в 20:09-
-
10.08.2007 в 20:24Болтливый я.
-
-
10.08.2007 в 20:33-
-
10.08.2007 в 20:51Болтливые мы)
Oriona, рад. Весь Мисима такой - на цитаты, как на тряпки)
-
-
10.08.2007 в 23:52Моё сугубо индивидуальное мнение, которое может не соответствовать мнению японцев и им сочувствующих, что их острова только потому никто не завоевал, в частности, тот же Китай, что возни с ними (островами и, соответственно, японцами) было больше, чем пользы от них. Насколько на этих островах должно было ничего не расти, что цветение вишенки стало национальным праздником? И, насколько я помню, это не Китай пытался завоевать Японию, а японцы с маниакальным упорством пытались переплыть пролив и высадиться на территории Китая, после чего, естественно, с разной интенсивностью отгребали и загонялись обратно на острова. А европейцы — они по природе своей жадные, и, видя торчащую из моря гору, в принципе мало когда удерживались от того, чтобы на ней не высадиться и не воткнуть флажок, независимо от того, японцы на этой горе сидели или кто-то другой. Так что японцы тут вообще вроде и ни при чём, они просто под руку подвернулись. Однако, при всей их природной жадности, европейцы после глобальной колонизации вообще мало что сумели удержать. Так что вопрос "кто кому нужнее" я думаю, исторический и будет продолжаться до тех пор, пока Японию кто-нибудь не завоюет. И Япония, опять же, по моему мнению, оттого экспортирует технику, анимацию и иногда литературу с живописью, что больше у них на островах заниматься в количествах, позволяющих поднимать вопрос от экспорте, в принципе нечем, кроме как интеллектуальным трудом. И никогда у них не было по-настоящему серьёзных противников, которые действительно бы хотели Японию завоевать, иначе бы не усидели японцы на своих островах, особенно соседствуя с Китаем. А, раз не было таких противников, то, значит, и защищать там нечего, а значит, все разговоры про кодекс самурая и эстетику воинской службы суть компенсация от отсутствия реального мордобоя масштабом больше, чем "деревня на деревню", оно же "сёгун на сёгуна".
Во-первых, давай разделять Германию послевоенную и Германию послевоенную в понимании японцев, которых там вообще не было. Как именно они сдружились между мировыми войнами — не знаю, но подозреваю, что на почве нелюбви к англичанам. Что спартанство иным немцам, не только этому конкретному дядьке, по духу близко, не спорю, и Третьим Рейхом это не ограничиваю. Рим там всегда был перед глазами, хоть и отношения у тогдашних немцев с римлянами были весьма специфические. С тем, что отношение к солдатам у немцев другое, чем у нас, тоже не спорю, и это не ограничивается поражением в 1й мировой войне. Мажорных лыцарей, в полезности которых во времена реальных боевых действий сомневаются сами немцы, у нас никогда не было.
Во-вторых, когда это Россия выигрывала войны регулярной армией? От неё, по-моему, вообще вреда почему-то неизменно оказывалось больше, чем пользы. Так что эстетика воинской службы нам чужда прежде всего из-за того, что воинская служба у нас никогда не была эффективной, в отличие от Германии. А насчёт унизительности положения — скользкий вопрос. С одной стороны, за что боролись, за то и напоролись, известно, что с англичанами связываться всегда было черевато выливанием на собственную голову ушатов с помоями, так что злопыхать из-за последствий своего поражения в адрес бывших Союзников — двойные стандарты, привычные, но достаточные для прекращения всяческих разговоров с им следующими. С другой — унизительное положение не помешало Германии подготовиться к Второй мировой войне и вполне успешно её вести на территории Западной Европы.